200Когда батареи «вечного» фонарика неожиданно садятся, плотная темнота наваливается на него, как тяжелый зверь, угрожает задушить, сломать, уничтожить. Башир ведь всегда знал, что в темноте прячутся самые жуткие вещи вселенной, всегда об этом помнил – но вот вырос и забыл. Он делает два шага назад, натыкается спиной на стену и дышит часто и мелко, и от истерики его спасает, пожалуй, только то, что кислорода в воздухе коридоров под старой галереей небогато. Совсем рядом по кирпичной стене шуршит нечто – паук, сороконожка, змея?.. Или рукав спутника, совершенно позабытого Баширом в момент, когда пала тьма. Чужие пальцы нащупывают его предплечье, впиваются крепче тисков, и темнота шепчет ему в висок голосом Гарака: – Доктор, это я, не вздумайте стрелять.
В тихом голосе – бескрайний океан сдержанного ужаса, и Башир запоздало вспоминает о том, насколько кардассианец боится замкнутых пространств. Как вообще до этой-то секунды дотерпел. Во мраке окружившее их пространство кажется не больше обувной коробки. Гарак цепляется за его руку так неистово, что кажется: вот-вот, и он взберется на голову доктора, как перепуганная кошка. Башир приходит в себя – кажется, в этот момент ведущим в их дуэте оказался он, слабый землянин. Башир гладит сведенные судорогой пальцы Гарака, холодные, как снег. – Все хорошо, – говорит он, смелея во тьме. – Все хорошо.
Не заказчик
а.
вдвоем бояться интереснее!
а уж если еще и гроза начнется...
спасибо!
а.